Владимир Путин, думаю, очень не хотел соглашаться на встречу в "нормандском формате" 19 октября. По понятным причинам.

Во-первых, две резолюции ПАСЕ, где Россия фактически названа субъектом агрессии.

Во-вторых, деструктивное поведение России в Сирии, характеризующее Кремль в глазах США и Европы как недоговороспособного субъекта.

В-третьих, официальный отчет международной следственной группы о сбитом Боинге MH-17, где указана причастность России ("Бук", из которого сбили Боинг, был привезен из РФ, туда же обратно и отвезен). У следствия есть данные примерно на 100 человек, причастных к доставке "Бука", но эти данные пока не озвучиваются.

В-четвертых, и это главное, расчет России на "продавливание" политической части Минских соглашений без выполнения пунктов по безопасности не нашел своего отклика у остальных участников переговоров.

Киеву понадобились время и усилия, чтобы убедить западных партнеров в том, что главная цель такой логики Кремля – спровоцировать политический кризис в Украине. Не говоря уже о том, что постоянное апеллирование к политической части Минска и претензии к украинской власти как раз и говорят о нежелании России выполнять военную часть Минска, то есть, реально прекращать войну и демилитаризировать регион. Именно поэтому Путин неоднократно отказывался от встреч "нормандской четверки". Последняя такая отговорка со стороны РФ была накануне G20, якобы из-за "украинских диверсантов" в Крыму. Официальная российская пропаганда пыталась тогда выдать двусторонние встречи Путина с Ангелой Меркель и Франсуа Олландом как якобы переговоры "четверки", только без Украины.

Но отказаться и в этот раз от встречи в "нормандском формате" Путин, видимо, уже не мог. Особенно, когда на следующий день после встречи должен состояться Европейский Совет, где Меркель может поставить вопрос о продлении санкций/новых санкциях в отношении РФ.

Для Украины же "нормандская встреча" важна, с точки зрения принуждения Кремля выполнять Минские соглашения. Имею в виду согласование "дорожной карты" – последовательности выполнения пунктов Минска, которая предусматривает приоритет вопросов безопасности перед политическими вопросами.

Но, даже, если переговоры и не дадут конкретных прикладных результатов, сам по себе настрой субъектов, точнее России как субъекта конфликта, может стать точкой отсчета для ужесточения позиции остальных, скажем, в виде санкций. Мы ведь помним такую фразу, как необходимость поиска варианта выхода из войны на Донбассе с "сохранением лица" для Путина. За два прошедших года, начиная с аннексии Крыма и агрессии на Донбассе, Европа и США предлагали российской власти много вариантов выхода из ситуации с "сохранением лица". Но Путин все время выбирал вариант "без лица", в Сирии в том числе. В итоге стартовая позиция "хорошая мина" при "плохой игре" (стратегическая ошибка – это априори плохая игра) переходит к позиции "плохая мина" при "плохой игре". Если Кремль хочет "сохранить лицо", то ему самому надо поработать над своей собственной "геополитической мимикой". На одной "калинке-малинке" долго не продержишься. И начать надо с реальной демилитаризации Донбасса, а не видимости таковой, требуя взамен от Киева выполнения политической части Минска.

Ну а что касается Украины, то здесь опасность для "мимики" представляют политики, привыкшие спекулировать даже на вопросах безопасности. Минские соглашения не идеальны, но в их срыве сегодня заинтересована именно российская власть. Минск, возможно, и не приведет к окончательному миру, но на этом этапе он выполняет функцию локализации псевдосепаратистских образований (а на самом деле инструментов Кремля по обвалу Украины), сдерживает активные боевые действия на Донбассе и дает нам возможность укреплять армию по всем направлениям. Отказ от соглашений означает риск перехода конфликта в горячую стадию и потери Украиной союзников (санкции и способ дисциплинирования России через переговорный процесс привязаны к Минску). В этом смысле политики, критикующие Минские соглашения, должны эту критику подкрепить личным контрактом о службе в армии.